Кладовая солнца |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Кладовая солнца » ВаЛу основа » River of no return
- - - - - - - - - - - - -- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
♢ МЕСТО И ВРЕМЯ: Мадрид, 18 июня 2020 года; | ♢ УЧАСТНИКИ: Валерио и Лукреция Монтесинос; |
О П И С А Н И Е
Лу страшно, Лу тоскливо, Лу снятся кошмары. Валерио готов себя живьем резать, если это ей поможет.
[indent] -Я не могу найти Лу, - одной этой короткой фразы хватает для того, чтобы у Валерио сердце оборвалось. Он судорожно вздыхает, слушая сбивчивые объяснения Надии и ловит взгляд Карлы, которая, словно чуя неладное, хмурится и подходит ближе к нему. Ее пальцы ложатся ему на запястье, и она заставляет его немного подвинуть телефон, чтобы слышать о чем речь. Она напряженно замирает рядом с ним, вслушиваясь в объяснения Надии и поджимает полные губы.
[indent] -То есть не можешь? Она с Омаром же была, - говорит Валерио, в Карла толкает его в плечо, кивает на дверь и шепчет "иди", а сама возвращается к отцу. Будь у него чуть больше времени - он бы восхитился тем, как она берет себя в руки за секунду и идет делать то, что должна. Поразительная девушка, особенно если вспомнить, что скрывает уже второе убийство и делает это, в принципе, очень даже хорошо, но ему сейчас не до этого. Валерио вылетает из комнаты и спешит к выходу, на ходу выуживая ключи от машины из кармана. - Как он ее потерял вообще? Вчера похороны были, его просили же с ней побыть, пока кто-то из нас не освободится!
[indent] -Он ушел в больницу Андеру на полчаса, а когда вернулся, ее уже не было дома, - голос у Надии взвинченный и злой настолько, что, кажется, она Омара и без его участия убьет за эту выходку. Ведь решили какое-то время присматривать за Лу, чтобы она не учудила! Ведь все знают, что она еще не пришла в себя! Ведь все видели, в каком она была состоянии после похорон Поло вчера. Придурок безответственный! Валерио садится в машину и выезжает с парковки, судорожно соображая, где ему искать свою младшую сестру. - Ей кошмар приснился, Омар ее успокоил, а потом...
[indent] -Кошмар? Про?.. - Ему не надо долго гадать, что могло присниться Лу - Поло, конечно же Поло, которому хватило совести убиться о руку его сестры. Господи, почему он просто не мог напиться таблетками или сделать что-то еще? И почему просто не мог сразу пойти в полицию, если его это настолько тяготило. Его-то матери не оставляли, ему-то бы они точно помогли! - Ясно. Я тогда знаю, где она. Передай Омару, что я его убью, когда вернусь, и позвони Гузману - соберите вещи Лу и перевезите ко мне, ладно? Мы сами все разложим, просто...
[indent] -Я поняла. Найди ее поскорее, Вал, - соглашается Надия и вешает трубку, а Валерио прибавляет газу и едет к отделению полиции, где сидит бесполезная блондинка-следователь, которая уже успела ему надоесть. Черт подери, какого хера Лу приспичило именно сегодня дать деру? Он хлопает ладонью по рулю и сворачивает налево, надеясь, что успеет перехватить сестру до того, как та сделает какую-то глупость. На себя ему плевать, но на нее и на остальных - нет.
[indent] Удивительно, но ему везет - он ловит Лу выходящей из машины, быстро паркуется и выскакивает на улицу даже не заблокировав дверь. Куда важнее ему успеть поймать сестру за руку до того, как она начнет подниматься вверх по ступенькам крыльца полицейского участка.
[indent] -Привет, красавица, пошли, погуляла и хватит, - говорит Валерио, как только оказывается рядом с сестрой и настойчиво тянет ее за собой к машине, обхватывая за плечи и прижимая к себе. Сердце в его груди бешено колотится от смеси страха и облегчения - угадал, нашел, успел, а все потому что он знает ее как никто другой и понимает, - но на Лу он пока не смотрит. Он боится заглядывать ей в глаза, оттягивает этот неизбежный момент до машины, где сможет поцеловать, обнять и убедить ее а том, что все хорошо и он здесь рядом с ней.
Надия и Гузман почти до хрипоты спорят, должна ли Лу идти на похороны: первая настаивает, что это будет невыносимо тяжело для нее; второй твердит, что нельзя привлекать внимание и вызывать подозрения. Прерывает затянувшийся спор сама Лукреция, когда, морщась от головной боли и кутаясь в тёплый халат, выходит из своей комнаты и решительно заявляет, что пойдёт. Поло ведь был её другом... когда-то давно, в той самой дальней части жизни, которую отсекло от остальных убийство Марины. Надия смотрит на неё тревожно и явно готовится спорить, но Лу молча качает головой и снова прячется среди одеял и подушек, закрывая уставшие от слез глаза. Ей невыносимо даже здесь, так что какая разница, где страдать от угрызений совести?
Сами похороны запоминаются ей одним чёрным пятном, из которого проступает только заваленная цветами могила с непривычным полным именем - даже учителя звали его Поло, Лу почти забыла, что он был Леопольдо, и ей кажется, что хоронят они кого-то незнакомого постороннего, и она поворачивается к Надие, чтобы спросить, все ли правильно, туда ли они пришли, но подруга только смотрит скорбно и крепче сжимает её локоть. Лу почти рвётся прочь, к матерям Поло, на которых с самого начала избегает смотреть, потому что перед ними стыдно, если это слово может описать её чувства, потому что она же их сына убила, а теперь крокодильи слезы льёт над его гробом... Но теперь можно подойти, они должны узнать, что это ошибка, что это не Поло, что Лу не виновата ни в чем перед ними. И стоит ей только резко развернуться, как Валерио сразу же перехватывает её, обнимает за плечи, прижимает к своей груди и гладит по спине, ни шагу не давая сделать в сторону.
Намного хуже становится потом, ночью, когда Лу запихивает строгое черное платье подальше в шкаф, избегает взглядов в зеркало на свое зареванное лицо - ей кажется, что посреди лба у неё горит клеймо убийцы, которое видят все окружающие, но милостиво молчат, - и закрывает измученные глаза. Могила с неправильным именем и белыми лилиями проступает из темноты, комья земли раздвигаются в стороны, и ей некуда сбежать от восставшего из мёртвых Поло, снова и снова твердящего, что её никто не любит и никому она не нужна. В её руке снова горлышко разбитой бутылки, она снова втыкает острый осколок в грудь Поло - и ещё, и ещё, и ещё, а он все смеётся и не падает, все говорит и истекает кровью, пачкающей её руки. Лу хочет остановиться и не может, язык не поворачивается, чтобы попросить прощения, - и какое может быть прощение за то, что она сделала? Только наказание, только...
Будит её Омар, примчавшийся на крик и трущий сонные глаза, заваривает ей крепкий чай и несёт какую-то чушь, пока она приходит в себя и учится снова отличать реальность от сна. На её руках нет крови, и в ту ночь не было - не буквально; Поло мёртв и не выберется из своей могилы; Поло мёртв - и это её вина, потому что за его слова она хотела его наказать, хотела сделать больно, хотела, чтобы он прекратил её терзать. Хотела - и сделала.
Уже днём, не сомкнув больше глаз, она жалуется Омару, что устала и хочет вздремнуть; тот едва поднимает глаза от телефона и кивает. Через пятнадцать минут он заглядывает тихонько к ней в комнату, зовёт вполголоса, проверяет, что она спит, - и вскоре хлопает за ним входная дверь. Лукреция откидывает тяжёлое одеяло и больше не медлит, выуживая из шкафа первое попавшееся платье и вызывая убер. Телефон она оставляет на тумбочке и, уходя, даже не оборачивается: своя комната с дверью, которую модно открыть в любой момент и спокойно выйти, у неё теперь будет нескоро, но так будет правильно, справедливо, честно, заслуженно. Так матери Поло узнают хотя бы, что их сын не был самоубийцей.
Путь к полицейскому участку лежит по бесконечным мадридским пробкам, и Лу рассматривает из окна знакомые улицы, магазины и кафе; сглатывает и отворачивается, видя вывеску клуба; не сомневается, а только укрепляется в своём решении и старательно выдумывает историю, которая защитит всех её друзей, ради неё солгавших полиции. Детали встают на место неохотно, но Лукреция верит в силу своей импровизации. Да и кто будет задаваться лишними вопросами, получив признание убийцы?
Выходя из машины, она не видит ничего, кроме заветной двери участка. Всё остальное расплывается и исчезает, остаётся только невидимый коридор до входа, и тень Поло за её спиной шепчет, подгоняя её вперёд... А Валерио, неизвестно откуда взявшийся, тянет вдруг её назад, отворачивает в сторону и ведёт к машине. Лу слабо рвётся, не слыша его, едва-едва переставляет ноги и ничего не понимает в том, что происходит. Брат усаживает её в машину как безвольную куклу, и Лу просыпается от своего бессилия только тогда, когда он обходит машину и открывает свою дверь. Она резко нагибается, вытаскивает ключи из замка зажигания, гася двигатель, и сжимает их в кулаке, пока Валерио садится рядом.
- Я никуда не поеду, я иду в полицию, - твёрдо заявляет Лу. - Я должна это сделать, Вал, я должна все исправить, я должна ему и им правду... - суматошно объясняет она, не веря, что брат сможет её понять. Он безответственный наркоман и торговец наркотиками, но от его действий страдает в основном он сам, он не убийца, и он не может разделить её чувства. А Лу даже сейчас видит на своих руках кровь и, сжимая ключи, чувствует вместо них холодную тяжесть бутылочного горлышка.
[indent] Валерио везет ровно до того момента, как они садятся в машину. В салоне Лу вдруг приходит в себя и из послушной и хорошей девочки превращается в... собственно себя. Он даже не удивлен, потому что он примерно этого и ожидал: у его младшей сестры тихая истерика, которая то ли длится два дня, то ли началась сегодня. Омар ему хочется убить все больше, хоть умом Валерио и понимает, что с Лу он бы сладить при всем желании не смог бы, даже останься он дома, а не пойди к Андеру. Может быть, Карла и Гузман бы могли ее успокоить, окажись они рядом, но вышло то, что вышло и ладно. Он с этим разберется, не беда, ничего страшного. Ладони Валерио ложатся на руль, а сам он терпеливо и молча слушает сбивчивую исповедь Лу. Не стоило вчера пускать ее на похороны, он же знал, как это на нее подействует, как заставит не грызть себя и лишит покоя. Или надо было просто остаться с ней, но поводить доверившуюся ему Карлу, которая дала ему шанс на нормальную жизнь, он не хотел. Черт, вот ведь засада-то!
[indent] Валерио протягивает к Лу руку, накрывает ее ладонь, но ключи пока не отбирает, хотя в ее состоянии это будет сделать легко. Вместо этого он вздыхает и убеждает себя быть терпеливым, напоминает себе, что сделала его сестра и что ей только-только будет восемнадцать и страшнее смерти Поло с ней действительно ничего не случалась. Сколько бы Лу не сучилась, она - домашняя девочка и папина радость, даром, что папа ее теперь знать не желает и дома у нее как такового нет. Это детали никак не влияющие на то, кто такая его сестра. Поэтому от вздыхант еще раз и только крепче сжимает ее ладонь своими пальцами.
[indent] -Нет, Лу, мы едем домой, - просто говорит Валерио и замолкает, прекрасно понимая, что этого мало. Лу нужно успокоить совесть, ему нужно убедить сестру в том, что она никакое не чудовище, что произошедшее с Поло имеет к ней минимальное отношение, что все это в самом деле было неизбежно. Ему самому стыдно перед ним, он сам виноват и горюет, но глупо отрицать, что он давно искал способ залезть в петлю.
[indent] Валерио поворачивается к Лу лицом, касается ее щеки свободной рукой и придвигается к ней ближе, чтобы прижаться на мгновение своим лбом к ее.
[indent] -Я люблю тебя больше жизни, если ты пойдешь сдаваться, то я приду следом и скажу, что моя младшая сестра чувствует вину за то, что я убил Поло. И мне поверят, потому что я - это я, а ты - это ты. Я скажу, что растлил тебя, как и хотел сделать отец, и никто не станет спорить, но плевать на меня, это не самый весомый аргумент, я понимаю, - Валерио усмехается, вглядывается в лицо сестры и продолжает, - все остальные пойдут как соучастники. Плакало обучение Надии - представь реакцию ее родителей, которые разом потеряют двух детей, потому что Омар тоже в этом участвовал. Андер и так болен, куда там ему такое? Саму даже навещать будет некому, потому что его мать и брат в другом городе, а он получит наказание за гибель убийцы девушки, в которую был влюблен. Ребекке уже тяжело с ее матерью, Карла взяла на себя ответственность за чужие дела уже два раза. Гузмана тоже не обойдет, всем плевать, что он потерял и сестру, и друга. Ты этого хочешь? Перечеркнуть все их жизни? - Валерио знает, что это жестоко, что это шантаж, но что еще он может сейчас сказать? У него нет никого дороже, никого важнее, поэтому он просто не может позволить ей погубить саму себя и всех остальных.
Домой? Разве есть у нее дом? Комната у Омара - временное решение, ставшее убежищем, но не домом. Отцу на нее и ее беды плевать; интересно, он придет на суд? Лу злорадно представляет, как этот скандал с дочерью-убийцей испортит ему жизнь и карьеру, как он пожалеет, что оттолкнул ее, лишил денег и оказался частично виноват в ее состоянии в ту злополучную ночь. Мысль гадкая, но она не задерживается надолго, не может сравниться с ее отвращением к самой себе, к стыду и раскаянию, которые едят ее живьем и ничего от нее не оставляют, кроме слезливой оболочки. У нее нет дома, нет семьи, нет будущего, нет людей, которые любили бы ее без всяких условий, без поправок на ее старания заслужить любовь, - что еще говорил ей тогда Поло? Правду, одну только правду - и ничего, что оправдало бы ее и осколок, который она воткнула в его грудь.
- Разве у меня есть дом? - вслух повторяет Лукреция. Голос звучит хрипло, замученно, истерично, и она ничего не пытается с ним сделать. Она устала, опустошена, выпотрошена, все силы она потратила тогда на ложь детективу - и с тех пор новых не появилась. Лучше бы не лгала, лучше бы призналась честно и сразу, лучше бы избавила всех от необходимости изворачиваться, притворяться и обвинять друг друга, и сейчас ей не пришлось бы придумывать историю, которая ее друзей защитит от последствий их благородной заботы. Она устала и просто хочет, чтобы все закончилось, чтобы Поло никогда больше не приходил к ней во снах, чтобы его матери не думали, где ошиблись и как могли спасти его от самоубийства, чтобы Лу получила все, что заслуживает, - и это совсем не учеба в Нью-Йорке и жизнь, полная радости и веселья.
Она вздрагивает от того, как Валерио сжимает ее ладонь, и потом еще сильнее - от того, как прижимается своим лбом к ее. Точно так же, как тогда в клубе, когда уговаривал ее и угрожал. И слова он повторяет почти те же, только в этот раз Лу соображает чуть яснее и не пугается, а качает головой, находя ответ, который не сумела отыскать тогда.
- Если ты так сделаешь, если еще эту вину положишь на мои плечи, я не выдержу. Как только меня освободят, выйду из участка и брошусь с ближайшего моста - ты этого хочешь? - И его даже не будет рядом, чтобы схватить ее за руку и остановить, как он остановил ее у входа сейчас, как она после смерти Марины остановила Гузмана. Лукреция говорит твердо, не шантажируя, но предупреждая; решение приходит к ней мгновенно, интуитивно, но менять его она не собирается. Двойного груза вины за убийство Поло и за загубленную жизнь брата она не перенесет, жить с ней не сможет и не захочет; и даже если Вал потребует, чтобы с ней круглосуточно кто-то сидел, она все равно найдет способ лишить себя надоевшей и мучительной жизни: он же знает, как она умеет выкручиваться.
Лу плачет и отстраняется, чтобы тыльной стороной ладони стереть с щек слезы; отворачивается, чтобы не видеть Валерио и не умирать под его взглядом, и слепо смотрит на вход в полицейский участок. Она должна это сделать, должна это себе, Поло, его матерям. Должна всем, кого любит, - выгородить их окончательно, избавить от страхов, что найдутся какие-то другие улики и вновь втянут их всех в этот кошмар, и вернуть им свободу от лжи. Вал прав, она может разрушить их жизни, а не спасти; но она же Лукреция Монтесинос, она же умеет придумывать красивые истории и защищать тех, кого любит... даже если ее саму не любит никто.
- Нет, я не этого хочу, и мое признание их никак не затронет. Я придумаю еще одну историю - для себя и для них, как ты и просил. Это только моя вина, не твоя, не их, и детектив в это поверит, потому что захочет поверить. - Лу ведь умеет быть убедительной, умеет импровизировать и сплетать ложь и правду в изящное полотно, умеет защищать своих - а полицейские с их удивительным талантом не замечать очевидного ей поверят.
[indent] Валерио почти ненавидит Поло. В эту конкретную минуту, когда его сестра плачет, когда находит контраргумент его словам, его угроз - он жалеет что сам, не убил его. Парадоксально, потому что до этого он сам испытывал чувство вины и сам думал, что в произошедшем виноват и сам. Это ведь он стал невольной брешью между ним и Каэтаной, это он заставил Лу пить в ту ночь, это он не был рядом с ней тогда, когда должен был, это даже он купил ту проклятую бутылку шампанского. Косвенно, все это косвенно, потому что никто не мог предугадать, что Поло появится на вечеринке, что ночь закончится так, как закончится, но... но сука, падла, тварь! Почему он не мог выбрать кого-то еще для того, чтобы самоубиться? Почему не мог выбрать ту же Карлу? Или это все месть ему, Валерио, за то, что он дал ей наркотики? Валерио навредил Карле, а Поло решил уничтожить единственного человека, которого он любит больше жизни, без которого не может даже дышать? Он прикрывает глаза, судорожно вздыхает вновь на момент представляя мир без Лу как сделал это тогда, когда Гузман высказывал матери Андера о смерти Марины. Ему становится страшно, жутко, и сердце падает куда-то вниз.
[indent] Лу отстраняется, продолжает говорить, говорит твердо и уверено даже несмотря на слезы, даже несмотря на ту истерику, которая у нее не заканчивается со вчерашнего дня. Ему надо было просто остаться с ней, договориться с Карлой и остаться. Или оставить с ней Карлу, потому что никто лучше нее не может знать, что сейчас чувствует Лу. Поздно, сейчас думать об этом и сожалеть уже поздно, сейчас он должен просто успокоить Лу, убедить ее, что ей не надо идти ни в какую полицию, что не надо ни в чем признаваться, что все уже закончилось. Самуэль же сказал, что им надо положить этому всему конец, им надо перелистнуть эту страницу и поставить твердую, жирную точку. Святая Дева Мария, только как же ему убедить в этом Лу, как заставить ее понять, услышать, перестать резать себя живьем?
[indent] -Ты не убивала Поло, Лу. Поло хотел умереть - он уже глотал таблетки и прыгал в бассейн. И умер он не от горлышка шампанского, а от того, что бросился сквозь стекло второго этажа клуба. Лу, он сам это сделал, сам захотел, ты не при чем, ты просто оказалась рядом. Спроси у Гузмана или Карлы, они ведь лучше всех его знали, - говорит Валерио, умоляет, снова ловит ее за руку, за подбородок, заставляет посмотреть на себя. - Лу, черт с ним со мной, но я не могу, я не смогу... Лу, подумай о Гузмане, хотя бы о нем, ладно? Он потерял уже Марину, Поло убил самого себя, теперь ты? Пожалуйста, хотя бы его пожалей, если не меня. Надию, она ведь никуда без тебя не поедет. Лу, а Андер? Андер хотел сказать, что это он убил Поло? Лу, пожалуйста, не поступай так с ними. Ты же любишь их, даже Саму любишь, и Ребекку любишь уже, - Валерио сбивается, пытается придумать что-то еще, чтобы убедить ее. - И тебя любят. Я тебя люблю больше жизни, ты же знаешь, - повторяет он еще раз, прижимается, наплевав на все, своими губами к ее, жмурится.
[indent] Дыхание у него сбивчивое и частое, и он жалеет, что здесь не Гузман, а он. Гузман бы смог убедить Лу, смог образумить, а он что? Что он? Когда Лу слушала его, когда у него была над ней хоть какая-то власть? Никогда, не было, быть не может, потому что есть Гузман, Гузман, Гузман, даже сейчас только Гузман, несмотря на то, что она отпустила его и он теперь вроде с Надией. Просто он, Валерио, нужен не так сильно.
[indent] -Поехали домой, Лу, я тебя умоляю, пожалуйста, - выдыхает он ей в губы, греет своим дыханием, не отпускает и осторожно забирает у нее ключи, вытаскивая из стиснутых пальцев нагревшееся железо и брелок сигнализации. - У тебя есть я, я твой дом, моя квартира, Лу, я что хочешь сделаю, просто поехали, пожалуйста, - пусть согласится, Господи Иисусе, пусть, пожалуйста, согласиться. Пусть хоть раз в его жизни что-то будет по его, что-то будет именно так, как он хочет, а не как-то иначе. Пускай она его послушается, пускай согласится, пускай перегорит, пускай хотя бы пожалеет, потому что Валерио пытается быть сильным, пытается быть взрослым, но если она уйдет, если она сдастся...
Поло хотел умереть - и Лу его понимает, она теперь хочет того же. Вина давит и душит, от нее никак иначе не сбежать, ни за какими оправданиями не укрыться, и Лукреция вздрагивает каждый раз, когда представляет, что так будет всегда, что это всё - с ней навсегда. Она чувствует стылую тень за своим плечом, дергается, оглядывается, спрашивает во сне: как он целый год продержался, как жил, как дышал? Ее не травят так, как травили его, ее поддерживают, заботятся, опекают; но от этого только хуже, потому что она ничем этого не заслуживает, потому что она такая же убийца, как Поло, потому что к нему она тоже была жестока. Жертвы и палачи путаются, меняются ролями, кружатся в маскараде - мелькают рыжие пряди Марины, не получившей ни правосудия, ни месте, только странную ошибку, положившую конец мучительной истории. И для нее, Лукреции, начавшей новую, еще более страшную и тягостную.
- И что, Вал? Что с того, что Поло хотел умереть? Если я тоже хочу умереть, моего убийцу ты так же оправдаешь и простишь? - Она не отворачивается, не вырывается, не скрывает глаза - покрасневшие, отекшие, больные и измученные. Лу слабо понимает, что и кому говорит, в себе самой вообще ничего не понимает; терзать и мучить Валерио она не хочет, ей просто надо, чтобы все закончилось - не одним способом, так другим, только снять с себя этот груз и вздохнуть свободно. Или, чем не вариант, больше не вздохнуть никогда. - Я убила его, я. Воткнула в него эту стекляшку. Не попыталась остановить кровь, не позвала на помощь. Дала ему уйти и упасть - он мертв из-за меня. Я хотела этого, хотела, чтобы он замолчал... - Она всхлипывает, вспоминая те жестокие слова, о которых тогда не сказала никому, не желая жалости и уверений, что Поло во всем ошибался и лгал; но они засели в ее мыслях, запали в душу, шрамами высеклись на сердце. Вспоминая их, вспоминая бутылочное горлышко в своей руке, вспоминая то, как она хотела заткнуть Поло, Лу вздрагивает снова и снова, рыдает - не красиво, не картинно смахивая с щек хрустальные капельки слез, не демонстрируя слабость ради выгоды, а окунаясь в истерику с головой, морщась и кривясь, не думая о заплаканных глазах и отекших веках. Она устала, как же она устала от всей лжи, от секретов, от страхов!..
Она почти не чувствует отчаянный поцелуй, не замечает, как Валерио разжимает ее пальцы и забирает ключи; Лу утыкается лицом в его плечо, отдается истерике, комкает пальцами низ своей толстовки и просто не знает, что ей дальше делать. Брат прав, она всех любит - и Поло был прав, ее никто не любит так, как она хочет. Но важно лишь первое, важно лишь то, что она всех заставляет жить во лжи. Всех тех, кого любит, она обрекает на вечную вину - разве она может это себе простить?..
- Они справятся, они все справятся, они поймут... И ты справишься, Вал. А я нет, я не могу, я не выдержу. Надо было сразу все сказать, зачем вы меня остановили?.. - Нет, это несправедливо, она снова свою вину перекладывает на них. Лу стонет, умирая от каждой минуты этого разговора, теряя все силы и всю решимость - еще немного, и она просто не дойдет до участка, свалится по пути с истощением, не сможет ничего объяснить детективу. Надо выйти из машины прямо сейчас, но отпустить Валерио она не может - сколько лет она потом не сможет его коснуться, обнять, поцеловать, сколько лет они будут разговаривать через стекло, снова разделенные их же решениями? - И Надия... о чем ты? Ей в любом случае придется ехать одной... нет, не одной, с Омаром, с Маликом, но без меня. - Как она может принять стипендию от матерей человека, которого убила? Насколько лицемерной Вал ее считает, думая, что она согласится построить свою жизнь на их горе и их слезах? - Я не могу, Валерио. Не могу спать, не могу есть, не могу жить, ничего не могу. Можешь увезти меня сейчас, но я вернусь, я признаюсь, тогда станет легче... - Или не станет, или даже заслуженное наказание ей не поможет, или ничего ей уже не поможет, и тогда действительно проще сброситься с моста, чем жить вот так.
[indent] Валерио вздрагивает от одной мысли о том, что Лукреции может не стать - что ее могут убить, что она может умереть. Ему от этого становится тошно, физически плохо. Будь он на месте Гузмана, он бы сам убил Поло, он не был бы настолько щедр и милосерден, чтобы дать ему жить хоть день, чтобы хоть с кем-то попрощаться и уж тем более не простить. Валерио бы не смог, Валерио, все же, не святой Гузман. Он не хочет думать о мире без Лу, не хочет его даже представлять и сестру только крепче прижимает к себе, когда она, сдаваясь, начинает рыдать и прячет лицо у него на плече. Его пальцы зарываются в ее волосы, и в голове бьется мысль о том, что он бы лучше сам Поло убил, как бы ему не было его жалко, чем смотрел, как страдает Лу. И это ведь его вина - он должен был быть рядом с ней в ту ночь, должен был смотреть за ней, но вместо этого он был зол после ссоры, зол из-за ее выходки на сцене, зол на Каэтану, да на себя зол, в конце концов, и вот чего он добился. Разрухи. Опять. Как всегда. Как обычно.
[indent] Лу он укачивает как ребенка и так, как только может делать это в машине. Шепчет пустые слова утешения, которые она вряд ли слышит, гладит по голове, целует и не дает и на сантиметр отстраниться. Пусть выплачется, пусть истерика пройдет, тогда она сможет мыслить ясно, тогда с ней и говорить можно будет, потому что сейчас это совершенно и абсолютно бесполезно.
[indent] -Тише, Лу, забудь про Поло, пожалуйста, забудь. Это случайность, в этом больше моей вины, чем твоей, да чьей угодно вины, Лу, - шепчет он, жмурясь целуя ее в висок. - Все уже закончилось, просто доверься мне, потерпи - все станет лучше и забудется, все будет хорошо, я тебе обещаю, - его сестра сильная, как только она придет в себя, то сможет жить дальше, потому что умер Поло не по ее вине, потому что не ее удар был решающим, потому что все беды на свою голову он навлек сам, когда убил Марину и решил это скрыть, вместо того, чтобы признаться во всем и жить дальше. Но сейчас другая ситуация, сейчас другое дело, и он уверен, что все будет хорошо, только для этого нужно время, которое ему надо выбить для Лу как угодно, чем угодно. Он вздыхает, прикрывая глаза и давая сестре выплакаться.
[indent] -Надия никуда не поедет, Лу, она же сказала - или вместе, или никак, - шепчет он ей в волосы и ждет, ждет, ждет, пропускает часть ее слов мимо ушей, потому что они не имеют никакого значения. Сестра тонет в вине, которую разжигает сама в себе после похорон, после того, как увидела матерей Поло, как вспомнила о своей совести. Лучше бы не вспоминала, лучше бы жила как прошлые дни, а не вот это вот все. - Ты все можешь, Лу, все. И есть, и спать, все. Я же с тобой, все пройдет, пожалуйста, поверь мне. Сейчас мы поедем домой и ты останешься у меня, ладно? Надия и Гузман привезут твои вещи, - когда рыдания начинают сходить на нет, Валерио отстраняется и гладит сестру по щекам, стирая слезы. - Помнишь, бабушка готовила нам в детстве спагетти? Уйма кетчупа, в которых тонет тесто? Я тебе их приготовлю, даже обещаю, что не сожгу, - пытается шутить он и целует ее в лоб, в щеки, снова в губы, пытаясь добиться хоть какой-то реакции, хоть чего-то, прежде чем они тронутся с места и поедут домой.
То, как ловко Валерио игнорирует все неловкие вопросы и как упорно продолжает её оправдывать, перекладывая вину на себя, на Поло, на кого угодно вообще, Лукрецию почти бесит. Но только почти: кроме страшной вины и горького отвращения к себе, у неё никаких других чувств нет, эти два занимают её голову и сердце целиком, не оставляют место ничему иному, выплескиваются в потоке истеричных рыданий - и все равно не уменьшаются. Они давят изнутри, разрывают её на части, сжимают лёгкие, не позволяя дышать, заполняют все мысли, не давая отвлечься. Весь мир отступает, ничего не существует, кроме изнуряющей жалости к Поло, к его матерям, ко всем друзьям, к самой себе в конце концов, навсегда лишенной покоя из-за одной ошибки. Интересно, Поло чувствовал тоже самое? Всегда, все время, весь год? Пока они травили его, пока мучили, пока давили и требовали признаться? Как он продержался, как не слался сразу же, как выстоял так долго - и лишился жизни сразу после того, как решился сдаться? Лу слишком много горькой иронии видит во всем, но смеяться не может, только рыдать и каяться, постоянно просить прощения у тени за своей спиной, ледяным дыханием смерти обжигающей её шею, и не получать никакого ответа, кроме засевшего в ушах "никто тебя не любит". Его хотя бы матери любили до последнего, любят до сих пор; а она даже любовь и гордость родителей потеряла.
Следы льются безудержным потоком, и рубашка Валерио от них уже мокрая насквозь на плече, а Лу все не унимается, все бормочет, что виновата, что сдастся, что все исправит. Пусть Поло хотя бы самоубийцей не считается, пусть хотя бы это горе и эту вину она снимет с плеч его матерей и переложит на свои, согнутые и сгорбленные, не выдержавшие тяжести стыда и раскаяния. Пусть хоть кому-то станет легче, раз ей уже все равно, раз её жизнь оборвалась в тот же миг, когда Поло вздохнул в последний раз.
- Полиция также решит? Судья также скажет? Оправдают меня и отпустят? Если бы ты в это верил, не держал бы меня сейчас, - сквозь всхлипы выдавливает Лу, разрывая фразы на сдавленные слоги. - Ничего не закончилось, никогда не закончится, как ты не понимаешь?! - не выдержав, срывается она на крик, пойманной пташкой бьётся в руках брата, пытается его оттолкнуть и вырваться, вывалиться из машины и дойти до участка; но Валерио держит крепко, не даёт ей ничуть отстраниться, сжимает и укачивает, что-то шепча на ухо. Лу рыдает, всхлипывая и срываясь на вой, ничего не слышит и не хочет слышать. И постепенно все же затихает.
Легче, проще и яснее не становится, просто у неё нет сил продолжать, просто устала она - ха-ха! - смертельно. Лу обмякает, будто разом всех костей лишившись, безвольной куклой мотается в руках брата, вяло удивляется солёному вкусу его поцелуев, медленно понимая, что это её же слезы, собранные с её щёк, так горчат на губах.
- Я не поеду, ни за что не поеду, только не на их деньги, я не могу так, - шепчет Лу, будто потеряв голос. Она лицемерная дрянь - кто только ей этого не говорил! - но все же не настолько хладнокровна, чтобы принять помощь у матерей Поло. Даже заслуженную, заработанную, выстраданную помощь. Даже если они сами щедро её предлагают. Даже если Поло перед смертью успел их убедить. Это неважно; он измучен и мертв, он не поступит ни в один университет, он не добьётся больше ничего - почему она заслуживает иного? Почему вокруг неё все сплотились и ради неё все солгали, а Поло получал только презрение, обман и предательство?
- Я не хочу есть, я ничего не хочу. Я так устала... - вздыхает она, беспомощно роняя руки на обтянутые джинсами коленки. Сил не хватает, даже чтобы следы слез вытереть с лица; а мысли о еде вызывают... ничего не вызывают, ни аппетита, ни отвращения, только ту же тупую усталость. - Ты не отпустишь меня, не дашь мне поступить правильно? Тогда что хочешь делай, мне все равно.
[indent] От вида плачущей Лу в Валерио что-то ломается, крошится мелко-мелко и болит так, что он не может даже дышать. Он привык видеть ее злой, веселой, с улыбкой или оскалом на лице, но никак не такой разбитой и больной. Он даже не знает как помочь ей, потому что все, что он ей говорит не помогает, потому что его близость не помогает, потому что он сам ей не помогает. Господи, да лучше бы он сам убил Поло, реально убил его, а не оцарапал, как это сделала Лу, и сел за это, чем наблюдал за страданиями своей младшей сестры. Если бы он хотя бы знал, как облегчить ее боль, то он бы сделал это - руку бы отрезал, если надо, да что угодно, лишь бы она успокоилась и не рыдала больше, не убивалась. Продолжая гладить ее по волосам, Валерио вглядывается в ее лицо, смотрит на то, как она непривычно одета, кусает нижнюю губу и снова целует ее, хотя его поцелуи, кажется, она даже не не хочет, а просто совсем чувствует сейчас. Он будто статую целует, насколько Лу безучастна и равнодушна.
[indent] Валерио пережидает всплеск ее истерики, пережидает все, и надеется, - отчаянно молится на самом деле, - что к тому моменту, как он подъедет к своему дому, Надия и Гузман будут уже там. Его она не слушает и не слышит, а вот Гузмана послушает, потому что не может не послушать, потому что любит его так, как Валерио не будет любить. Пусть хоть какой-то толк от этого будет, пусть он убедит и успокоит ее. О себе он даже не думает, даже обиды не чувствует от своей бесполезности, только ненавидит себя за то, что ничего не может сделать и вынужден обращаться к Гузману.
[indent] -Лу, просто... пожалуйста, просто потерпи и все пройдет, - повторяет Валерио устало, отстраняясь от девушки. - Все будет хорошо, я тебе клянусь. Мы сейчас поедем домой, а дальше... а дальше все будет хорошо, ладно? - Что еще сказать он уже не знает: полиция не поймет, ехать ей надо, просто необходимо. Боже, лучше бы он не послушался ее и заработал тогда деньги ей на обучение, это бы избавило их от стольких проблем!..
[indent] Машина заводится легко и быстро, и Валерио не перестает болтать ни на минуту, заполняя тишину своей бессмысленной болтовней. Лу это все, конечно, неинтересно, но он пытается ее отвлечь - рассказывает про Карлу, про подготовку к ее отъезду, про то, чем он занимается сейчас и будет заниматься. Это даже ему кажется неуместным и скучным, а Лу тем более безразлично, но что-то же ему говорить надо. Поэтому он говорит почти без остановки, тихо воет про себя от злости и беспомощности, и сам чуть не плачет от радости, когда видит у дома Надию и Гузмана с парой чемоданов и сумок. Первой к ним подлетает Надия, которая тут же обхватывает Лу руками за плечи и начинает ей что-то говорить, пока они заходят в подъезд. Валерио, коротко отвечая на вопросы Гузмана, - да, она чуть не пошла, да, ее гложет вина, да, у нее истерика, - подхватывает сумки и чемодан и заносит их в дом. Распаковку он оставляет на потом и подзывает к себе суетящуюся Надию, которая еще и поесть принесла, потому что как только ее родители, вдруг полюбившие Лу как родную, узнали к кому она едет, тут же вручили ей контейнеры с едой. Или они все равно собирались передать их Омару, Вларио уже не вслушивается. К сестре он отправляет Гузмана, пусть успокаивает ее, а сам с Надией остается на кухне.
[indent] -Вал, с тобой все хорошо? - Спрашивает его девушка, сжимая его плечо. Валерио трет лицо руками, выуживает из кармана пачку сигарет и закуривает, хотя помнит, что Лу бесит запах сигарет. Он отказался от наркоты, но от никотина пока никак не может, потому что ему чем-то надо занимать рот, а от жвачки его начинает тошнить в какой-то момент, и руки.
[indent] -Заебись со мной все, - отзывается Валерио, в голосе которого звучит лихорадочное и истеричное веселье. Заебись, правда ведь, заебись все.
Все пройдет, все останется позади, все будет хорошо... Лу смотрит на брата непонимающе и недоуменно, качает головой, не верит ни единому слову. Все пройдет - у Андера тоже? Все останется позади - матери Поло смогут переступить через горе и пойти дальше? Все будет хорошо - хоть когда-нибудь было? Кровь на ее руках никуда не денется, они запачканы навеки, и алым окрасится все, к чему она прикоснется. Стипендия отдавать будет трупным запахом и могильным тленом: каждый раз, заходя в Колумбийский университет, она вспоминала бы, какой ценой ей все досталось. Надия сможет об этом забыть, но Лу всегда будет помнить, что опять подвела ее и поставила под угрозу все, чего та добилась: сначала выложила видео, лишив ее мечты; теперь, если всплывет эта правда, если полиция узнает об их лжи, не просто будущее подруги разрушит, но доведет ее до тюрьмы. Валерио утешает ее, но он ведь с Поло дружил когда-то - до всего, до смерти Марины, до своего заключения в интернате на другом конце мира - и взгляд брата на свежую могилу она тоже видела. И слышала, как вздыхала Карла; и чувствовала, как сжал ладонь на ее локте Гузман. Они сильные, они справятся, они ничего не сделали плохого и непоправимого, у них действительно все будет хорошо; но не у нее.
Она молчит всю дорогу до его дома, безучастно глядя в лобовое стекло, не радуется даже, что брат взялся наконец за ум и занялся чем-то законным, полезным и прибыльным - как только Карле пришла в голову эта идея? Молчит, когда ее обнимает Надия, осторожно укоряет ее, ободряет, убеждает, напоминает, что она всех могла утопить вместе с собой - как будто Лу хоть на секунду может это забыть, как будто не чувствует себя камнем, висящим на шеях друзей и тянущим их на дно Марианской впадины. Молчит, когда от всех и от всего прячется в спальне, сворачивается на кровати калачиком и закрывает измученные глаза, мечтая о темноте и тишине. Молчит, когда слышит шаги и когда матрас рядом прогибается под весом севшего рядом Гузмана - почему ее просто нельзя оставить в покое и дать ей хоть раз в жизни поступить правильно?
Она не слушает то, что он ей говорит - все это уже сказали ей в ту страшную ночь, все это сегодня повторил Валерио, все это не имеет никакого значения и не станет правдой, даже если все они в это верят. Может, она не убила - но позволила умереть; может, не хотела - но все равно сделала; может, он сам хотел - но кровь на ее руках. Все остальное - мелочи, которыми можно прикрыться, можно оправдаться, но только не перед собой.
- Мы с Надией посмотрели билеты, вы можете их поменять и улететь уже через неделю, а не в конце лета. - Она открывает глаза, смотрит на него мутно и неверяще: и он туда же?.. Даже свою Надию готов отпустить раньше?..
- Нет, - сухо, коротко и хрипло отвечает Лукреция. Гузман явно ее не понимает и продолжает гнуть свое, говорит, как лучше и легче ей станет вдали от Мадрида. - Нет, - снова пытается донести до него свою простую мысль Лу, но сразу же сдается: ей надоело ругаться и спорить, ей все надоело, она сейчас просто зажмет уши ладонями и закричит, и будет кричать, пока совсем не охрипнет. - Я устала. Уходи. - Он еще твердит про Лу и Гузмана, протягивает ей кулак и улыбается: когда-то за этот жест и за эту улыбку она готова была душу продать, но все выгорело и оставило после себя пепельную пустошь. - Я никуда не пойду, - сегодня, - добавляет она мысленно. - Доволен? - Он вздыхает и наконец слушается, оставляет ее с этим обещанием, которое сдержать очень просто: встать и выйти из комнаты Лу все равно не может, сил нет ни на что. Даже на то, чтобы снова открыть глаза, когда она слышит шаги Валерио, даже сейчас легко отличая их от других. Можно он просто решит, что она спит; можно ей ни о чем больше не говорить и лежать, боясь заснуть и встретиться в кошмарах с Поло?..
[indent] Когда Валерио закуривает и начинает искать глазами пепельницу, Надия тоже оглядывается по сторонам, вдруг брезгливо морщится, находя ее и дает ему только после того, как выкидывает ее содержимое в мусорку. Сама она становится рядом с ним, прислоняется бедром к столу и смотрит на то, как он нервно курит, бегая взглядом по кухне. Она терпеливо ждет несколько минут, потом вздыхает и запускает пальцы ему в волосы.
[indent] -Говори уже, - велит Надия и гладит его как маленького по голове, и Валерио прорывает.
[indent] -Ты понимаешь, что вот это все - я? - Обводит он пальцем кухню и, видя непонимание в темных глазах девушки, облизывает губы и начинает объяснять, - это все я сделал. Вот это все. Я снял то чертово видео, я отправил его Лу, я забыл как у нее срывает клеммы, я довел отца до того, что он нас обоих знать не желает, я умудрился поругаться с Лу до выпускного, я выбесил еще и Поло, я торговал наркотой! Да я даже ту проклятую бутылку шампанского купил! Если бы я хотя бы половину этого всего не сделал - Лу бы сейчас не была в таком состоянии.
[indent] -И ты туда же? - Ласка Надии сменяется подзатыльником, и девушка скрещивает руки на груди. - Валерио, у тебя хватает грешков, но ты не может быть виноват во всем. Мне хватает одной Монтесинос в истерике, возьми себя в руки! Никто не заставлял Поло убивать Марину - если бы он этого не сделал, то ничего этого бы вообще не произошло! И... и если бы Поло не решил докопаться до Лу, чтобы получить прощение хоть от кого-то, - вздыхает она поднимает глаза на вернувшегося на кухню Гузмана. Он трет шею, угрюмо и коротко говорит, что Лу все еще не желает ничего слушать и предполагает, что если она отоспится, ей станет легче, потому что не выспавшаяся Лу - это всегда плохо. Валерио он хлопает по плечу, Надия открывает нараспашку окно на кухне, чтобы запах сигарет выветрился, и говорит, что их провожать не надо. Завтра, обещает она, заглянет Андер, а Гузман бормочет, что надо бы заставить и Карлу зайти, может даже Саму, потому что у него выходит читать очень уж проникновенные речи. Валерио машет им рукой, тушит сигарету и какое-то время после их ухода сидит еще на кухне, глядя в пустоту. Значит, даже святой Гузман оказался бесполезен, да?
[indent] Со вздохом, Валерио поднимает на ноги, стаскивает с себя рубашку, которую кидает на стул, и достает из шкафа тарелку. Ему есть не хочется, но покормить Лу он хочет попробовать, поэтому кладет немного принесенной Надией еды и со стаканов воды идет в спальню. Сестра лежит посреди кровати, и пару мгновений он просто смотрит на нее, а потом ставит все на тумбочку, разувается и забирается к ней, растягиваясь рядом, но не касаясь ее.
[indent] -Я устал, - нарушает он тишину, глядя в потолок и рассматривая уродскую люстру, которую приволокла сюда хозяйка квартиры. Ему поначалу до этой люстры не было дела, но Лу столько ее высмеивала, что теперь она и ему кажется идиотской. - Есть ты не хочешь, говорить ты не хочешь, слушать меня ты не хочешь. И ты не спала толком ночью, это я тоже знаю, - какое-то время он молчит, думает о том, что делать дальше, но не может ничего толкового сообразить. - Давай поспим? Я бы убаюкал тебя, но я кроме той украинской не знаю, могу сказку рассказать, могу обнять, но ты обниматься не любишь, - он поворачивается на бок, смотрит на сестру, и, решая забить на все, привлекает ее к себе, прижимает ее к себе, обхватывая руками и утыкаясь лицом ей в шею. Шепотом он велит и просит ей поспать, обещает, что никуда не уйдет, никогда и ни за что, и поглаживает пальцами ее руки, отсчитывая по привычки секунды, которые может провести с ней в обнимку до того, как Лу его спихнет. Сейчас она вряд ли это сделает, но считает он все машинально.
Он устал?! Лу едва не взрывается гневом, едва не дёргается, чтобы ткнуть его локтем в бок, едва не начинает возмущаться, что это она здесь устала, а он её держит и не даёт всем сразу жизнь облегчить. Это она устала - от призрака за своей спиной, от самой себя, от всего, что в её прекрасной, распланированной на пять лет вперёд жизни за этот дрянной год пошло не так. Только она здесь имеет право жаловаться на усталость - да жаловаться вообще, просто жалеть себя и... Лукреция обрывает ход этих мыслей: слишком эгоистично, даже для неё. Особенно - для неё сейчас, справившейся с частью внутренних демонов (и ещё больше новых получившей взамен), научившейся ценить близких и не превращать их своей жестокостью в далёких и равнодушных. Валерио - первый в списке тех, кто ей по-настоящему важен и нужен; сколько же всего потребовалась, чтобы это осознать и принято? И его упрекать в том, что он, видите ли, не переносит её истерику со спокойствие буддийского монаха и с полной дзена расслабленной улыбкой, - это тоже слишком.
И вместо того, чтобы дёрнуться к нему с ударом, Лу отворачивается в другую сторону, детским жестом складывая ладони под щекой, исчерченной солёными дорожками. Брат устал - и это тоже её вина, он ради неё изворачивался и лгал, не только на выпускном, но и долгие недели до него; он нянчится с ней сейчас, уговаривает забыть и жить дальше, убеждает поверить в состряпанную наспех легенду, что Поло сам хотел умереть и искал лишь способ, и принять ту раскаянную помощь, которую он ей и Надие обеспечил в вечер своего убийства. Вал рядом, Вал здесь, Вал её не бросил - все ещё любит, любил хоть когда-то, будит любить в будущем, приняв все, что она сделала и сделает? А Лу перед ним тоже виновата и за то, что его друга убила, и что лгать вынудила, и что сейчас груз на его плечи взваливает невыносимо тяжёлый в виде самой себя. Есть ли ещё хоть кто-то, перед кем она не виновата ни в чем?..
- Так прекрати меня держать, отпусти, дай все сделать правильно и справедливо, - шепчет Лу. И морщится вяло: звучит так, будто он её наручниками к батарее приковал! Нет, хуже, он к себе её привязывает, твердит, как ему плохо будет, если она взаперти окажется и его оставит одного. Лучше бы хотя бы к батарее - перед ней, бесчувственной и летом холодной, она хотя бы такой удушающей вины не чувствовала, когда пыталась бы вырваться и сбежать.
- Я не могу спать. Мне... он... - Она кривится, сбивается, прикусывает костяшку больного пальца, стараясь снова не разреветься, стараясь не вспоминать Поло, в которого она не просто острый осколок втыкает так неловко и неосторожно, а ещё проворачивает его в ране, ловит на ладони багряные брызги, наслаждается наступившей тишиной. Как ей спать, как ей хотя бы на секунду сомкнуть веки, если под ними сразу же появляется её жертва, шепчет остро правдивые мерзости, уходит прочь, пошатываясь и оставляя кровавые следы, а в её горло будто земля засыпается и давит так, что она не может ни слова выдавить, чтобы позвать на помощь. Как ей спать, как ей есть, как ей жить с этим и после этого?..
Валерио даёт ей свой ответ на все незаданные вопросы: обхватывает её внезапно и резко, прижимает спиной к своей груди, зарывается носом во встрепанные волосы и гладит суетливо руки. Лу всхлипывает, ничем не заслужив такой заботы, сильнее цепляется зубами в палец, а другой рукой сжимает до боли его запястье.
- Не уходи, только не уходи, останься, обнимай, - противоречит она тому, что говорила до этого, и тому, что всегда любила и предпочитала. - Да, давай сказку, что угодно, только хорошее, пожалуйста, - а глаза снова наполняются слезами, хотя совсем недавно Лукреция думала, что выплакала уже их все на пару лет вперёд. Нет, запас, видимо, бесконечен, она ещё стол детектива зальёт слезами завтра, и пол своей тесной камеры, и весь зал суда потом, когда предстанет там для приговора.
[indent] За все то время, что Валерио состоял с Лу в отношениях совершенно не брато-сестринских, он успел понять одно: она не любит обниматься, во всяком случае, с ним. Он привык к тому, что сестра отпихивает его, отбрыкивается, потому что ей жарко и неудобно, потому что он сам неудобный не только в жизни и по жизни, но и в постели тоже. Его желание обниматься учитывалось и рассматривалось редко, в виде каких-то исключений. И он не хочет ее злить, но и не обнимать не в состоянии, отпустить тоже выше его сил. Поэтому он прижимает не к себе крепче и дышит ей куда-то в шею, вдыхает аромат ее шампуня и парфюма, который никак не может забыть, хотя и старался, хотя и очень хотел. Может бы забыл Лу, если бы стал к ней равнодушен, но сделать и этого он не смог: он бы забыл, если бы не было так больно. Сестра засела слишком глубоко в ним, слишком крепко и, откровенно говоря, не имел никогда настоящего желания ни забыть ее, ни разлюбить. Как, когда самая большая константа в его жизни - это любовь к ней?
[indent] Валерио убаюкивает ее, гладит по рукам, целует за ухом, дышит, вдыхает и выдыхает, и не может разомкнуть кольца рук, но этого и не нужно делать. Вновь плачущая Лу цепляется за него пальцами так крепко и отчаянно, будто бы он - это единственное, что не дает ей упасть или утонуть. Пусть цепляется, пусть что угодно делает, лишь бы ей уже лучше стало, лишь бы она пришла в себя, стала собой.
[indent] -Я не хочу без тебя, я не могу без тебя, - упрямо повторяет Валерио, который скорее сам умрет, чем позволит сестре взять на себя вину за глупую смерть Поло, чем позволит ей что-то с собой сделать. Это все - худший из всего его кошмаров, самый страшный и ужасный. Он слова Гузмана о Марине, от того, с какой интонацией он произносит иногда ее имя, Валерио холодный пот прошибает. Он бы не справился и не смог, если бы с Лу что-то случилось, если бы с Лу кто-то что-то сделал!.. Но Лу хочет хорошую сказку, Лу велит - умоляет? - остаться, не уходить, обнимать ее, и он понять не может, как ей в голову может придти, что он способен ее оставить. Даже после того идиотского Рождественского ужина, даже после всех их ссор и скандалов у него это не вышло, так сейчас что может измениться?
[indent] -Никуда и никогда, Лу, давай, перестань плакать, я здесь и никуда не денусь, тише, - шепчет Валерио и начинает рассказывать. Он путается в сказках, потому что плохо помнит их, но разве им обоим сейчас важно, что Красная Шапочка повстречала в лесу не простого волка, а волка-оборотня, с которым ушла в лес? Что Золушка потеряла со своим принцем на балу не только туфельку? Что Белоснежка поймала взгляд не просто принца, а любовника своей мачехи? Валерио говорит то, что приходит ему в голове, то, что где-то услышали или подсмотрел, но этого оказывается достаточно для того, чтобы Лу в его объятиях затихла и заснула.
[indent] Замолчав, он еще какое-то время лежит, и слушает мерное дыхание Лу. Стоит только ей зашевелиться в какой-то момент, вдохнуть резко и громко, как Валерио снова начинает гладить ее по плечам и что-то шептать до тех пор, пока сестра снова не успокаивается. Он не знает, в какой момент засыпает, не помнит толком как просыпается среди ночи от того, что ему неудобно, и стягивает кое-как одежду с себя и с Лу, как укрывает их обоих одеялом и ей, едва проснувшейся, говорит спать дальше. Впервые в его объятиях она не бьется, не ругается и спит так спокойно, что это похоже на какое-то чудо.
[indent]
Вы здесь » Кладовая солнца » ВаЛу основа » River of no return