Все заходит слишком далеко. То, что должно была стать всего лишь временным развлечением (даже в своих мыслях Лу не может слукавить настолько, чтобы добавить слово "невинным"), перерастает постепенно во что-то слишком... Она долго подбирает подходящее слово, но останавливается в итоге на передающем лишь крошечную часть ее сомнений и страхов: опасное. Удивительно, как долго им удается крутить эту интрижку под носом у родителей; наверное, помогает то, что на Валерио все забили и лишний раз к нему не приглядываются, а ее по умолчанию считают умницей и даже не предполагают, что она способна на такие глупости. Удивительное везение, которое однажды должно закончиться и повергнуть их в пыль и прах. Нет, пусть лучше все закончится сейчас, на ее условиях, на хорошей ноте.

На разговор с братом она решается не сразу. После первого свидания с Гузманом - отчасти неловкого, потому что они давно уже друг друга знают и дружат, - задумывается впервые, что пора идти дальше. После второго - начинает подбирать слова и примерять ситуации: можно ведь обставить все драматично и красиво, провести с Валерио одну последнюю ночь и потом разорвать отношения. После третьего и долгих поцелуев в кинотеатре - понимает, что заканчивать надо немедленно и без спектаклей. За одной последней ночью может последовать одна самая последняя, и еще одна самая-самая последняя, и быстрый перепих в ночном клубе, который, конечно, не считается, - и так до бесконечности, до тех пор, пока этот карточный домик не разрушится и не погребет под собой все: любовь и гордость родителей, свободу от надоедливого присмотра, расцветающую в душе любовь к Гузману. Всю ее прекрасную жизнь.

- Нам надо поговорить, - решительно заявляет Лукреция, днем после школы заходя в комнату к Валерио и плотно закрывая за собой дверь. Отец в посольстве, мама на заседании очередного благотворительного общества - если дело скатится до ссоры и скандала, они хотя бы не услышат. Фраза - верный маркер неприятностей, пошлая и скучная; Лу морщится от того, как банальные слова звучат в ее исполнении, но надеется, что веселый братец проникнется ее серьезностью, так отличающейся от привычного настроения, с которым она заглядывает в его комнату.

К кровати, где развалился уткнувшийся в телефон брат, она благоразумно не подходит, садится на стул, закидывая ногу на ногу и скрещивая руки на груди, всем видом демонстрируя свою уверенность и неприступность. Он ей надоел, он ей не нужен, он ей брат и ничего более, не может быть ничего более - Лу не отводит виновато взгляд и вообще никакого стыда и смущения не показывает, потому что именно сейчас, впервые за полтора года, делает все правильно.
- Мы должны все это закончить. Прямо сейчас. Ты же не дурак, причины сам понимаешь? - недрогнувшим голосом тянет она, как будто говорит не о запретных и грязных отношениях, а о чем-то мелком, незначительном, вроде затянувшейся шутки над кем-то из общих друзей или невинном обмане родителей. О чем угодно, кроме неприятной правды о том, сколько же ночей она провела в постели своего брата и сколько всего интересного они вместе изучили.

Валерио в ее серьезность не верит, смеется так, будто она что-то жутко смешное сказала. Лу закатывает глаза: ну разумеется, ему плевать на все запреты, на мораль и благоразумие. Они его только раззадоривают, он увлеченно ищет способы нарушить все правила просто потому, что так хочет, и кроме его желаний в целом мире нет ничего важного и значительного. Ей ведь это нравилось - наверное, всем девочки в определенный момент сходят с ума по плохим мальчикам и тоже хотят нарушать запреты, не получая при этом по голове. Ей нравилась его дерзость, безответственность, импульсивность; нравилось крутить им и получать все, что она захочет, по первой же просьбе; нравилось быть для него самой важной и самой лучшей. Но это проходит. Запреты давят, поцелуи горчат, страх душит. Лукреции нужна определенность и стабильность, нужно повзрослеть - вперед старшего брата, раз уж он собирается вечно оставаться глупым капризным ребенком.

- Да при чем здесь Гузман? - кривится она, небрежно отмахиваясь от этого предположения. И взгляд на Валерио кидает слишком острый: что он имеет против ее парня? Не собирается ли все испортить ей какой-нибудь очередной выходкой? Пусть только попробует, пусть только посмеет!.. Она влюблена, она хочет нормальных свиданий, хочет объятий и поцелуев посреди школьных коридоров, хочет обмена записками и улыбками на уроках, хочет сидеть так же, как Карла и Поло: нежно держась за руки, переплетая под партой пальцы так, чтобы видели одноклассники, но не замечали учителя. Хочет романтики, заботы, открытости, чтобы можно было привести своего парня домой на ужин или безбоязненно остаться ночевать в его комнате под понимающие улыбки его родителей. Всего этого Валерио ей дать не может, а ей до смерти надоело скрываться. - Что я буду делать со своим парнем - не твое дело, Валерио. - А на Марину ей плевать: она сейчас стала тише воды, ниже травы и больше по больницам ходит, чем по классам. Пусть продолжает, пусть не мешается.

Она наклоняется ближе к нему, опираясь ладонями на край стула, щурит глаза: он правда не понимает, что Гузман - далеко не главная причина? Что причина - в ней, в них двоих, во всех табу, которые они нарушали полтора года? Да, она влюблена в Гузмана и хочет быть с ним; но даже без этих новых отношений интрижка с братом себя изжила.
- Не угадал, Вал. Еще будешь пытаться? - Ответить Лу ему не дает, продолжает сама: - Ты мой брат, я твоя сестра, и это все - неправильно. - Глупую улыбку с его лица она очень хочет стереть, но Валерио будто ей назло все делает, будто нарочно ее выбешивает, чтобы она перестала выбирать слова и вывалила ему сразу все, что думает о нем и об их отношениях. Он старше на полтора года, он должен был быть умнее, он должен был отстранить четырнадцатилетнюю глупышку, которая, соблазнившись его темными взглядами, пробралась однажды ночью в постель брата и потребовала его внимания. Он этого не сделал; но теперь глупышка повзрослела, поумнела и наконец одумалась. - Мы неплохо развлекались, я не спорю. Но надо остановиться, пока мы не разрушили наши жизни. Хватит, - упрямо повторяет она, терпеливо дожидаясь того момента, когда до Валерио дойдут наконец ее слова.

Обычно Лу подхватывает за Валерио смех, будь он радостным или злым, счастливым или острым. Чувство юмора у них похожее, шутки они делят на двоих, понимают свои намёки и иронию так, как не понимает никто другой. Сейчас - чуть ли не первый раз, когда он хохочет, а она хмурится, причём не наигранно, не фальшиво, не дурачась и с трудом сдерживая улыбку, а по-настоящему. Лукреция решительно рвёт все, что их связывает, - и это понимание почти без слов тоже, и умение веселиться вместе тоже, и все общие приколы тоже. Единственное, что она не может порвать и что так мешает всему остальному, - это их кровная связь, общий отец, не сумевший ничего хорошего сделать из старшего, так рано брошенного сына. Валерио почему-то думает, что у них есть выбор; но его нет, узы крови не разрушить, а в попытках легко потерять все остальное важное и ценное, начиная с одобрения и любви родителей. Он, кажется, вообще не знает, что это такое, ему ни крохи не досталось, одни только усталые вздохи и билеты через океан в один конец. А она знает, она их гордостью дорожит и терять её не намерена.

- Ты теперь ещё предсказателем сделался? Кукушка-кукушка, сколько мне лет осталось? - издевается Лу, недоуменно поднимая брови. Валерио больно? Ничего, переживёт, не в первый раз родственники его отвергают. И сам виноват, надо было остановить её тогда, полтора года назад, а не идти на поводу её капризов. Лу ни о чем не жалеет, все правды было весело и увлекательно; но пора взрослеть и идти дальше. Только в Неверлэнде дети остаются детьми навсегда. - Серьёзно, Вал, прекрати. У нас с Гузманом все будет хорошо, а ты сейчас просто глупо ревнуешь. - Она вовремя прикусывает язык и не добавляет, что его ревность выглядит жалко, что его попытка выставить Гузмана в дурном свете отчётливо отдаёт отчаянием, что его привязанность перерастает в одержимость и ничего хорошего и здорового в этом нет.

Валерио снова резко меняется, взгляд его смягчается, голос звучит теперь не насмешливо, а ласково. Но Лу на это не покупается, она вспоминает светлый взгляд Гузмана, представляет гнев родителей и без всякой заминки качает головой, отвергая протянутую руку и откидываясь на спинку стула.
- Ты либо оглох, либо совсем одурел от травки, Валерио. Все закончилось, я не приду к тебе больше, и ты ко мне тоже, - терпеливо повторяет Лукреция, запоздало принюхиваясь к воздуху в комнате: уж не тратит ли она время напрасно, разговаривая с ним именно тогда, когда его ум помутился от наркотиков? - Спасибо тебе за все, мы останемся друзьями, я всегда буду рядом и все такое. Но ты мой брат - и все на этом, - предпринимает ещё одну попытку она, не жалея ни его, ни себя. Интересно, ему хватит ума не устраивать сцен и не ломиться в запертую дверь её комнаты? Лу вздыхает, представляя, какие сложные недели её ждут, пока Валерио не успокоится и не отстанет от неё. Может, уговорить отца отправить его снова в Мексику? Это будет легко, он и так уже задержался здесь и знатно потрепал папино терпение, разве что в последнее время немного присмирел - Лу совершенно не хочет думать, что так случилось из-за неё и ради неё.

Знакомого сладковатого запаха в воздухе Лу не улавливает, но Валерио все равно не кажется ей адекватным. Несколько секунд она смотрит на него с острым интересом начинающего вивисектора: сколько, интересно, можно его резать по живому и больному, пока он не сломается? Сколько он сможет отрицать очевидное и переворачивать ее слова? Сколько сможет убеждать себя, что она просто запуталась и собственных желаний не понимает? Пока что он прощает ей все злые слова, все гадости, но от этого Лукреции только хочется продолжать, хочется зацепить его так, чтобы он сдался и отвернулся. Колкие, отвратительные упреки вертятся у нее на языке, почти срываются с него грязным потоком, почти летят в него отравленными стрелами - пусть ему будет больно, потому что ей тоже больно; пусть он сам добровольно отдалится - тогда ей будет легче сохранять дистанцию. Она ведь всегда найдет, в чем его упрекнуть, во что его потыкать носом как глупого маленького щенка, за что отчитать тоном уставшей старшей сестры, даром что она младше на полтора года.

Но язык Лу вовремя прикусывает - она же не ссориться пришла, не мучить его, не унижать так, как могут это делать только самые близкие и любимые. Он не нужен ей врагом, ей не нужна его ненависть, ей не нужны его скандалы и проделки - ей нужен просто старший брат, как прежде веселый и шумный. Она просто хочет расстаться, откатить их отношения на полтора года назад, чтобы все было по-старому, как будто ничего, кроме тесной дружбы, их не связывало, а в одной постели они максимум могли болтать и драться подушками. Ей кажется, что это легко, что достаточно один раз щелкнуть пальцами или трижды ударить пятками алых туфель; Валерио, видимо, думает, что это совершенно невозможно. Но его мнение Лу в расчет не принимает.

- Да, все верно, я твоя. Твоя сестра, Валерио, - повторяет она, начиная самой себе напоминать болтливого попугая, разговаривающего в своей золоченой клетке с бесчувственной мягкой игрушкой, по нажатию спрятанной в лапке кнопки выдающей заученные фразы. Только эта игрушка еще двигается, нависает над ней, прижимается к ней губами так, что она прикрывает глаза и задерживает дыхание, отрешаясь от такого родного аромата его парфюма. - Что ты хочешь? Чтобы я составила расписание, выделила тебе в нем пару часов каждый день и гладила тебя по голове? Я никуда не денусь от тебя, mi hermano: мы живем в одном доме, учимся в одной школе, тусуемся в одной компании - этого тебе мало? - Лу осекается, поняв, что да, мало; что ей самой тоже было бы мало, если бы они поменялись местами; что оба они одинаково эгоистичны и не согласны делиться своими игрушками. - Неправда, ты сам не дашь мне стать скучной. Ничего же не изменится, кроме... - Она поджимает губы, косится в сторону двери и молча кивает на постель, избегая слов. - И ты тоже можешь наконец оглянуться по сторонам и найти ту, кто окажется лучше меня и не приходится тебе родственницей, - увлеченно продолжает Лу, даже немножко веря в свои слова. - Ну же, Вал, мы договорились, все как раньше, ошибки больше не повторяем? - она откидывает голову, чтобы поймать его взгляд, и протягивает ему сжатый кулак.